В 1991 году, когда Петр Загайнов, молодой латвийский медик, с женой Надеждой и дочкой Мэри собирались в США, у него спросили: «Чем же ты будешь заниматься в Америке?» Петр ответил, что будет, как и на родине, врачом. Собеседник тогда улыбнулся и сказал: «Об этом мечтают американцы, иммигрантам не стоит ставить такие высокие цели». Но Петр не испугался ни долгих лет учебы и резидентуры, ни слабого английского и сел за учебники.
Первый доктор в семье
– Когда я учился в 10-м классе, нужно было решить, кем я хочу быть, – вспоминает доктор Загайнов. – Я купил справочник с информацией о высших учебных заведениях и специальностях и решил сначала вычеркнуть то, что меня не интересует. Сразу вычеркнул искусство, хотя учился семь лет в музыкальной школе по классу скрипки. Вычеркнул медицину, потому что меня это не привлекало. Я учился хорошо, любил химию, даже занимал первые места на олимпиадах, любил физику и решил, что хочу заниматься радиотехникой. Помню, отец тогда мне сказал:
«Петя, учиться тебе нормально не дадут, если ты не вступишь в комсомол, диплом тебе тоже не дадут и в итоге поставят на тебе крест, побоятся брать в училище, на работу. Поэтому иди в училище или в техникум, получи образование и профессию».
Петр не стал выбирать между училищем связи и техникумом, а поступил сразу в два учебных заведения. А через полтора года шел мимо Рижского мединститута, остановился и понял, что хочет пойти в медицину. Родители удивились, – обычно в этой профессии целые династии, а в семье Загайновых медиков не было. Ответственный Петр экстерном окончил техникум, чтобы не терять год, и поступил в мединститут.
Зато теперь возможно говорить о династии: «Старшая дочь, Мэри, уже работает медсестрой, а вторая дочь Кэрин тоже выбрала медицинскую профессию и уже поступила в резидентуру. Оба сына, Марк и Майкл планируют быть докторами», – улыбается Петр.
Докажи, что ты можешь
– Когда я окончил медицинский институт, я уже был увлечен медициной и влюблен в профессию, но я видел, что делать то, чему меня учили, будет непросто ни в Латвии, где я жил, ни в Эстонии, где жили родители, – вспоминает Петр. – Я хотел заниматься медициной серьезо не видел перспектив. Кроме того, я из верующей семьи, и понимал, что меня ждут определенные трудности… Я не мог променять свои убеждения на карьеру, и когда мне задавали вопрос, мол на что ты рассчитываешь, я отвечал – на Бога.
В Америку мы уезжали с надеждой на лучшее. Я сразу же начал учить английский по программе для иностранцев, которые хотят учиться в высших учебных заведениях Америки. Через два семестра я сдал экзамены, освоив эту программу. Но я понимал, что я просто умею учиться и умею сдавать экзамены, моего английского еще недостаточно для того, чтобы стать доктором. Но я занимался, читал медицинскую литературу, готовился к следующим шагам. Когда осилил целую страницу книги со словарем, понял, что справлюсь.
Я думал, что мне придется идти в медицинскую школу, но оказалось, что Рижский медицинский институт – это аккредитованная в США школа и мне не нужно заново учиться, а нужно лишь сдавать экзамены.
На словах это звучит легко, а вот на деле – совсем непросто. Приехав в 1991-м, накануне Рождества, Петр был готов к тому, чтобы сдавать экзамен на лицензию в 1996 году. United States Medical Licensing Examination (USMLE) – это экзамен, который сдают выпускники местных медицинских школ, он состоит из трех ступеней, и иностранцам, даже если их вуз признан в США, не дают никаких поблажек
– ты должен быть не просто наравне со всеми, ты должен быть лучше и сильнее.
– Этот экзамен сдают выпускники и очень престижных медицинских школ, и менее престижных, и мне нужно было показать, что после рижской медицинской школы, название которой никому в США ни о чем не говорит, я достоин того, чтобы попасть в резидентуру – это следующий важный шаг, – объясняет Петр. – Я сдал обе ступени экзамена и в 1997 году попал в резидентуру, в Нью-Йорке по специальности Internal medicine (медицина внутренних органов). Во время учебы в Риге я хотел быть хирургом, но тогда существовала такая директива: если ты не в партии, то можно идти только в терапию, но не в хирургию. Здесь же, в Америке, я сделал этот выбор, потому что не знал, какая специальность меня привлекает, я не был знаком с работой в госпитале, поэтому решил, что начну с Internal medicine, а дальше пойму, что мне более близко. Через 8 месяцев, находясь, так сказать, внутри профессии, я решил быть анестезиологом и перевелся из Нью-Йорка в Миччиганский университет.
Вернуться в медицину
Многие соотечественники-врачи, приезжая в иммиграцию, так и не решаются вернуться в медицину: слишком долгий путь нужно пройти, чтобы тебя снова называли доктором.
– Когда я приехал, мне было 27, но я знаю и тех, кто вернулся в медицину после 40 лет. Но таких, честно скажу, немного… – говорит доктор Загайнов. – Сдавать экзамены – не сложно, но вот дальше… Чтобы работать по специальности, надо окончить резидентуру. Чтобы попасть туда, надо окончить медицинскую школу, которая аккредитована в Америке и сдать United States Medical Licensing Examination – большие экзамены, длящиеся по восемь часов. Аккредитованная медицинская школа – это либо школа, которая находится в США, либо зарубежная школа, программы которой аккредитованы в США.
Практически все медицинские институты бывшего СССР аккредитованы в Америке и официально многие врачи из стран бывшего Союза – такие же выпускники медшкол, как коллеги-американцы. Поэтому, когда ко мне обращаются за советом медики, которые хотят вернуться в профессию, я им говорю: не надо бояться, надо пробовать, покупать книги, готовиться к экзамену, идти в учебные центры по подготовке иностранных врачей и сдавать!
Что касается тех, кто хочет получить медицинскую профессию с нуля, – им надо подготовиться к долгой и непростой учебе.
– В 18 лет вы заканчиваете школу, потом в 22 года – 4-летний колледж, минимум год берет процесс подачи и интервью в медшколы. В медицинской школе ты учишься еще четыре года, потом резидентура – минимум три года, а то и пять-восемь лет, зависит от специальности. Все эти годы нужно не просто учиться, а быть лучшим, чтобы двигаться дальше, и быть лучшим из лучших, чтобы попасть в резидентуру. В первый год придется работать 100 часов в неделю, потом 80. Путь в профессию – очень тяжелый. Но меня радует то, что в США, несмотря на нехватку врачей, не снижают планку и требования.
Операция длиной в 36 часов
– Я работаю в госпитале Kaiser, в Розвилл. Мой рабочий день обычно начинается в 7 утра, а сколько продлится – зависит от смены. Сегодня я работал 10 часов. Если день начинается с плановых операций – я осматриваю пациентов, говорю с ними, узнаю, делали ли прежде операции, какие лекарства принимают. Очень важно, чтобы пациент был предельно откровенен со мной.
К примеру, если ему потребуется общая анестезия, я буду отключать определенные функции организма и вводить лекарства. Я должен знать, как эти лекарства «работают» с лекарствами, которые человек принимает, и как будут действовать на те функции организма, которые находятся под контролем других лекарств. Когда человеку это объясняешь, он порой начинает признаваться, что принимал какие-то медикаменты, о которых умолчал ранее.
В день у меня примерно пять-шесть операций, если более сложные – то две-три, а есть операции, которые длятся всю смену – 10 часов.
Самая долгая на моей памяти была, когда я проходил резидентуру – опухоль на шее. Операция частично проходила под микроскопом и шла 36 часов. Мы работали в несколько смен, заменяя друг друга.
А самая сложная – операция на аорте. Пациенту останавливали сердце, чтобы работать с аортой, при такой операции нельзя подсоединять искусственное сердце, потому что качать кровь некуда. Пациента вводили в состояние клинической смерти, голову обкладывали льдом, останавливали дыхание и кровообращение на 20 минут, пока хирург заменит часть аорты на искусственную…
Стать здоровым никогда не поздно
– Когда я общаюсь с пациентом, ко мне в руки попадает его история болезни, и иногда я вижу в ней удивительные вещи – большой лист заболеваний и маленький список медикаментов. Лист заболеваний – это не всегда активные заболевания, это то, чем человек болел в течение жизни, – поясняет доктор Загайнов. – Начинаю говорить с пациентом и он рассказывает, мол, да, у меня был и диабет, и повышенное давление, но после того как я потерял 50 паундов, бросил курить, отказался от вредных привычек, ушли многие проблемы.
Я хочу сказать, что мы можем изменить свое здоровье, поменяв стиль жизни, начав следить за тем, что мы едим, за своими привычками. Это резко меняет картину здоровья!
Сказать «стоп» вирусам
– Меня иногда спрашивают, как мы, врачи, защищаемся от вирусов. Я всегда говорю: привычка – это вторая натура и личная гигиена у врачей в привычке. Мыть руки после общения с пациентом, после работы на компьютере – нам об этом даже не нужно напоминать, мы все время моем руки, стараемся не трогать глаза, не прикасаться лишний раз к лицу. Когда я учился в мединституте, одноразовых масок не было, мы использовали многоразовые многослойные марлевые маски.
Что касается коронавируса – сейчас считают, что он распространяется именно капельным путем. От такого вируса в какой-то мере защитит даже салфетка, если прикрыть ею лицо и соблюдать гигиену. Поэтому не стоит паниковать, если у вас нет маски. А вот от вирусов, которые передаются воздушным путем, обычные маски защищают слабо, это подсилу только специальным маскам.
Коронавирус, о котором сегодня любой обыватель знает больше, чем студенты-медики год назад, на самом деле не новый, он нам известен с середины прошлого века, но тот вариант, что циркулирует сейчас – он имеет высокую заражаемость. Но и от него мы защищаемся так же, как и от других вирусов – надеваем маску (в том числе и для того, чтобы машинально не трогать свое лицо и создать механический барьер), моем руки, переодеваемся, выходя из клиники, и обязательно переодеваемся, заходя в дом. Поэтому совет, который могу дать читателям – поступайте так же, как врачи: мойте руки и возьмите за правило прийти домой и переодеться, не находиться дома в той же одежде, в которой ходите на улицу.
Если это в будущем окажется излишним – посмеемся, а если нет – будем благодарны себе за такую предосторожность.
Из заболевших коронавирусом малый процент людей нуждается в госпитализации и вентиляции легких, еще меньший процент погибает. Многие переносят инфекцию без симптомов, поэтому неизвестно, сколько человек на самом деле заражены – сотни тысяч или миллионы. Именно поэтому всем, кто может себе это позволить, нужно соблюдать карантин. Если мы не будем соблюдать режим самоизоляции, вирус будет идти дальше и дальше, до тех пор, пока не найдет и не погубит того, чей организм не сможет справиться. Да, карантин это скучно, но это поможет сохранить жизнь тому, кто более слаб.
Моя Надежда
– Моя жена Надежда (она тоже медик, фельдшер-лаборант) сыграла большую роль в моей жизни и оказала большую поддержку, – говорит Петр Загайнов. В этом году супруги отметят 32 года в браке.
– Во все непростые времена, что были связаны с моим обучением и становлением, она была рядом.
Представьте себе, за первые 14 лет нашей совместной жизни нам пришлось переехать 11 раз!
И все перемены Надежда воспринимала с энтузиазмом, я ни на минуту не переставал чувствовать ее поддержку. Когда я переводился из резидентуры Нью-Йорка в Мичиган, нашему сыну было 10 дней, а когда пришло время возвращаться в Калифорнию, родился младший сын, и в день переезда ему было всего три недели. Я понимаю, что у каждого успеха есть своя цена и всегда помню о том, какую поддержку оказала мне семья.
