28 августа 1941 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР за подписью М. И. Калинина о срочной депортации советских немцев из Поволжья. С тех пор эта дата отмечается как день памяти и скорби российских немцев. Нашему автору в Германии Райнгольду Шульцу, родившемуся уже после войны в республике Коми, особенно близка эта дата – его родные и близкие были в числе депортированных советских немцев, многие из которых погибли в местах высылки. Предлагаем вашему вниманию его очерк о судьбе одного из депортированных немцев.
Люди в трудармии умирали как мухи. «Все мы на том свете будем!» – обреченно успокаивали они друг друга. Из-за «особой заботы» наверху и враждебного отношения внизу смертность в ГУЛАГе среди советских немцев была выше, чем на фронте. Концентрационные лагеря смерти находились по всей стране.
Те, кто три дня не сходил с нар и не выходил на работу, считались мертвыми. Похоронная бригада стаскивала остывшие тела на пол, раздевала их, выносила из барака и складывала в большие грузовые сани для лошади. Нагрузив полные с горкой сани, санитарная процессия от пустых бараков двинулась вдоль высокого забора с колючей проволокой к лагерных воротам.
На КПП вооружённая охрана еще раз пересчитала тела выбывших и навечно вычеркнула их из списка личного состава трудовой колонии. Колона живых существенно сокращалась, колонна мертвых заметно увеличивалась. Закончив сортировочный процесс, охрана лагеря открыла ворота и выпустила всех на волю — на тот свет.
Доехав до опушки леса у крутого берега реки, извозчики стали разгружать сани и скидывать голяков в глубокий заснеженный овраг. В небе закружилась воронья стая. За зиму «ущелье смерти» было уже наполовину завалено телами несчастных советских немцев, «этими предателями и пособниками врага, не желающими больше трудиться во имя победы советской Родины!» Так охарактеризовали их наверху в кремлёвском указе о депортации. Мёртвые теперь как будто бастовали! Родина отобрала у них всё, что было.
— Весной, если доживем, всех закопаем, или в половодье река сама заметёт все следы, — обменивались мнениями полуживые похоронщики. Закончив разгрузку, все сели в сани и поехали назад в зону.
Тихо шло время. К вечеру воздух становился особенно густым и упруго, жизненно приятным. Всё замирало. Очаровательно в сумерках смотрится природа. Вдруг в овраге, в куче мертвецов что-то зашевелилось, и через некоторое время голый, тощий человек, протискиваясь сквозь застывшие тела, медленно выкарабкался на поверхность.
— Живой! Главное, живой! — вертелось что-то в его голове. Хорошо, что он оказался в середине кучи. Был бы внизу, не вылез бы, не смог. Был бы наверху, замерз. И как это жизнь вернулась обратно в почти мёртвое тело? Не погас, видимо, внутри её слабый огонёк.
Человек кое-как выкарабкался из оврага и неуклюже, голый, пополз по снегу, не имея представления о направлении, куда и зачем. Инстинкт заставлял его двигаться, душевная тревога сквозь мутное сознание снабжала силой, надежда звала вперёд.
Он полз, не чувствуя голода, холода, времени и боли. Обессилев, просто тыкался лицом в белую перину снега, отдыхал и полз дальше. Сколько полз — три часа или трое суток, вспомнить это он никогда не мог.
Видно, есть Бог на свете! В небе вспыхнула луна, впереди свет в окошке. До этого окошка он полз ещё две вечности, кое-как добрался до лесной избушки. Из самых последних сил, раз пять старался подняться вдоль стены и всё же постучался слабенько в окошко.
Хозяйка в доме страшно испугалась, увидав в окне при лунном свете голого человека на снегу. Страшного, худого, с черепом вместо лица, глаза ввалились, щёк не было, шкура, натянутая на скелет. Женщина накинула на себя фуфайку, сунула ноги в валенки и выскочила на улицу.
Она тоже была высланная, сердобольная, трудолюбивая русская женщина, дочь врага народа, и ей в жизни уже многое пришлось повидать. Она волокам затащила исхудавшее тело в дом, положила на широкую лавку, затем схватила тазик, занесла в избу снег и начала растирать пришельца.
На него больно было смотреть, растирать было уже нечего: кожа да кости. Сплошные обморожения снаружи, простуда изнутри насквозь, предсмертная дистрофия, плюс весь букет трудармейских болезней. Пришелец лежал на лавке и почти ни на что не реагировал. Женщина подбросила в русскую печку дров, и стало, как в Ташкенте, жарко.
Она налила полстакана теплого молока и влила его в рот гостю. Растерев тело докрасна, она одела его в тёплое нижнее белье своего погибшего на фронте мужа. Затем кое-как затащила пришельца на тёплую лежанку большой русской печки и накрыла тулупом.
Она всю ночь давала ему молоко по маленькому глоточку, натирала тело самогонкой, делала компрессы, достала из запасника засушенные травы. Много бессонных ночей провела она у его подушки. У доброй хозяйки была сарайка, в ней жила коза, курочки и хрюшка. Молоко, курочки и хрюшка — все превратилось в драгоценное лекарство.
Как русский богатырь Илья Муромец, три года пролежал он на печи, и потихоньку, потихоньку молодой организм вернулся к полноценной жизни. Он сам за собой стал ухаживать. Медленно, но умело помогал по хозяйству. Поправил избушку, починил всё, что можно и, оперившись, заскучал по дому.
— Оставайся со мной! Ну, куда ты поедешь? Тебя и в живых-то нет! И документов нет! Ты ж с того света! Твои на тебя давно похоронку получили! А со мной тебе хорошо будет! Это ж ничего, что я чуть старше. Я буду тебе хорошей женой! Да мы уже и так привыкли друг к другу! — умоляла она спасённого.
— Дорогая моя! Мой замечательный, земной ангел-сохранитель! Ты ни разу не упрекнула меня в происхождении, наоборот… Я тебе жизнью обязан и благодарен буду пока живой! Но без своих я внутри снова потихоньку умираю. Я без них больше не могу! Глаза моей матери всё время передо мной! Зов крови сильней, чем моя благодарность и моя сила воли. Прости меня и собери в дорогу!
Выжившему трудармейцу комендант пообещал тюрьму.
— За злостное дезертирство! Ишь, что выдумал!? Всех обманул! Ведь тебя даже никто не искал! Ты же был на том свете! — комендант возмущался яростно и с фантазией выдумывал свои сказки.
Но ангел-хранитель, золотая русская женщина, как защитник и свидетель, умоляла и клялась, что всё это чистая правда! Комендант обязан был верить чуду и своим глазам. К тому же очень уж существенными были вещественные доказательства, которые предоставили ему посетители. Две бутылки самогона, целая свиная ляжка, куча яиц и дивно пахнущий свежеиспеченный хлеб развеяли сомнения, как надо поступить. Всё равно всё уже в прошлом, зоны той давно нет, перебросили и про побег этот никто не знает.
Человек с того света поехал со справкой об актировании (справка о списании трудармейца, непригодного для общественно-полезного труда и отпущенного домой умирать, справка об освобождении, путёвка на тот свет — прим. автора) туда, откуда его призвали в трудовую армию. Он писал домой письма, но они возвращались. На месте расспрашивал людей и раздобыл адрес.
— Ты что? С того света? — безмерно обрадовались родители и долго не верили своим заплаканным глазам.
-Ты что? С того света? — очень удивлялся весь трудовой поселок и от души радовался за земляка.
— Ты что? С того света? — удивлялись в районной администрации и замучили пришельца формальностями.
— С того света проще вернуться, чем доказать вам, что вот он я, живой и почти здоровый! — устало отвечал он усердным бюрократам, которые не видели возможности после смерти выдать ему новые документы.
— Вот настоящее, зарегистрированное свидетельство о смерти, с государственной печатью! Вот похоронка на твоё имя! Причём тут какая-то справка коменданта? — сопротивлялись чиновники.
Пришлось отцу заколоть поросёнка. И это дело как-то само собой утряслось. Родная мать не могла нарадоваться и много раз рассказывала, как она плакала, ждала и молилась за него. Она с такой любовью выхаживала дорогого сына, что вскоре превратила его в завидного жениха.
Генрих Шмидт (Heinrich Schmidt) взял себе в жены Фриду Йорт (Frieda Jort). У них сразу родился сын Виктор, следом дочка, потом еще сын. Они прожили долгую, трудолюбивую жизнь. После свадьбы, оборвав прошлое, они сменили место жительства и поселились в Северном Казахстане, в Кокчетавской области, в Рузаевском районе, в селе Чернобаевке.
Летом он работал механизатором на тракторе «Беларусь», а зимой у него от холода страшно опухали и болели пальцы, поэтому начальство на зиму устраивало его в тепло, на ферму или в кочегарку. Его жена тоже образцово трудилась на разных работах в полеводстве и на молочной ферме.
В девяностых годах Генрих Шмидт со своей семьёй, вместе со всеми советскими немцами переехал из Казахстана в Германию. Поселились они под Бонном, дожил он до 93-х лет, намного пережив свою жену.
P.S. История эта написана мной со слов Владимира Робертовича Мельникова, 1937 года рождения, живущего в Германии, в городе Esens, почтовый индекс 26427. Он был односельчанином, коллегой и лучшим другом героя моего рассказа. Просьба ко всем, кто знал Генриха Шмидта и историю его жизни, откликнуться и рассказать в деталях неизвестные подробности. Напишите мне по email: [email protected]
Ставьте LIKE на странице DiasporaNews в Facebook. Мы будем сообщать вам о важном и интересном.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:
http://www.diasporanews.com/top7/
