Мы писали о деле жителя Сакраменто Андрея Евтуха – мужчины, признавшего вину в неоднократных изнасилованиях собственной малолетней дочери. При этом офицеры полиции отмечают: страшные случаи, подобные этому, к сожалению, далеко не единичны в их практике. Как заметить семейное насилие, что в таких случаях предпринимает полиция, и как матери и пострадавшему ребенку пережить трагедию? Об этом Ксения Кириллова пообщалась с офицером Департамента шерифа округа Сакраменто, следователем по расследованию убийств Виталием Прокопчуком и психологом Ольгой Подольской.
Разговор с ребенком
По словам Виталия, если ребенок резко меняется, – это уже повод насторожиться.
«Очень тревожный сигнал – если ребенок боится оставаться один дома, цепляется за маму, а если мама куда-то уходит – пытается найти предлог, чтобы пойти вместе с ней», – отмечает полицейский.
Ольга Подольская добавляет: еще одним ярким признаком могут стать не соответствующие возрасту шутки, сексуализированные игры с куклами или заигрывания с другими детьми с сексуальным подтекстом, который явно не должен проявляться у маленьких детей.
«Ребенок пытается убедить себя, что с ним все в порядке, но одновременно бессознательно стремится занять «совладающую» роль, когда являлся бы субъектом, а не объектом насилия, и мог бы справиться с ситуацией. Это может проявляться как в играх с игрушками, так и в отношениях с другими детьми. К примеру, ребенок может проявлять насилие по отношению к сверстникам или к младшим, и это тоже должно бросаться в глаза», – поясняет психолог.
Виталий Прокопчук подчеркивает: мамам, пытающимся разговорить ребенка и расспросить, что происходит, важно проявлять максимум такта. Дети, как правило, запуганы, испытывают огромный стыд из-за того, что с ними случилось, и с трудом признаются в насилии, тем более родителям.
«Важно подчеркнуть, что, независимо от того, что скажет ребенок (чаще всего, это дочь), мама поймет и поддержит ее, а главное – не станет осуждать и наказывать. Если его кто-то обидел, важно, чтобы ребенок знал, что он спокойно может об этом сказать, даже если это касается отца», – советует офицер. По его словам, насильники часто запугивают детей, что в случае, если мама обо всем узнает, она их накажет, или начнет ругаться с папой, и тогда ей тоже попадет. Важно развеять у ребенка эти страхи.
Тактика полиции
В случае, если дочь признается в насилии, Виталий советует не обращаться в полицию прямо из дома.
«Лучше сделать это даже не в присутствии ребенка. Конечно, в какой-то момент полицейским с участием психолога все равно нужно будет опросить ребенка, но чаще всего это делается в полицейском участке или в каком-то другом помещении. На начальной стадии очень желательно, чтобы насильник не узнал, что на него заведено дело. В этом случае он может сохранить какие-то важные вещественные доказательства», – отмечает полицейский.
По словам офицера, такими доказательствами могут быть записи в телефоне, переписка, скачанные порнографические ролики или журналы, порой – даже видеозаписи сцен насилия. Однако в случае, когда насильник поймет, что его расследуют, он может удалить все материалы и даже попытаться скрыться.
«Часто эта секретность не только помогает расследованию, но и защищает жертву. Если насильник не знает, что мать ребенка обратилась в полицию, он вряд ли совершит неадекватные поступки. Если же риск для ребенка слишком велик, можно уйти от мужа-педофила, однако не стоит признаваться ему, что в дело уже вступила полиция», – советует Виталий.
Женщинам, которым некуда уйти, прокуратура может помочь найти временное пристанище, однако в этом случае должна присутствовать реальная опасность для ребенка.
Как проверить подлинность обвинений?
По словам полицейского, проверка, как правило, начинается с самого простого. Вначале важно установить, действительно ли данное событие могло иметь место, к примеру, действительно ли ребенок находился дома с насильником в то время, когда он об этом говорит.
«То, где ребенок находился, можно проверить даже благодаря сотовому телефону, которые сегодня есть практически у всех детей. Второе, если что-то происходит, девочки, особенно девочки постарше, все равно, как правило, с кем-то делятся своим горем. Как правило, есть человек, допустим, близкая подруга, которой девочка что-то рассказывала и раньше. Следующий момент – какие-то отметки, шрамы или родинки на теле насильника, которые девочка не увидела бы в нормальной ситуации, или какие-то особенности сексуального поведения, которые ребенок не мог бы узнать иначе, как столкнувшись с ними. Эти особенности всегда можно сравнить с тем, что по этому поводу говорит мама ребенка», – перечисляет Виталий.
В случае, если ребенок говорит о полноценном половом акте, проводится гинекологическая экспертиза. Также ребенок может назвать конкретные улики, к примеру полотенце, брошенное в угол комнаты после акта насилия. Даже если само полотенце уже постирано, на стене в углу могут остаться характерные следы. Многие вещи видны и по поведению жертвы. К примеру, пережившие насилие дети могут болезненно реагировать на любое телесное прикосновение. Опытные психологи, как правило, всегда видят, когда жертва находится в настоящем, непритворном стрессе.
«В самом крайнем случае, если доказать факт насилия невозможно, но профессиональный психолог видит, что ребенок не лжет, возможно запретить насильнику приближаться к ребенку через суд (запретительный ордер). Однако в таком случае нарушается секретность расследования», – предупреждает Виталий.
Полицейский отмечает: до того, как он стал специализироваться на расследовании убийств, ему часто приходилось сталкиваться со случаями насилия, в том числе в отношении детей.
«В том, что касалось взрослых, нередко бывали случаи клеветы на мужчин, но в том, что касалось детей, процент таких дел был крайне мал. Практически все случаи были реальными», – вспоминает Виталий.
Сбор доказательств
Еще одним способом сбора доказательств могут стать звонки пострадавших, матери или других родственников ребенка насильнику в присутствии полицейских, как это было в случае Евтуха. Разговаривая с близкими, педофилы часто не отрицают факт насилия. Затем в какой-то момент происходит и разговор самих полицейских с преступником.
«Выбор момента для такого разговора зависит от ситуации. Иногда бывает, что у следствия недостаточно доказательств, и они надеются, что преступник может проговориться сам. На практике это бывает чаще, чем принято думать. Тогда его можно арестовать прямо на месте», – поясняет полицейский.
Исходя из своего служебного опыта, Виталий отмечает: насильники, в отличие от многих убийц, отличаются трусостью, и затем, на следствии, начинают интенсивно отрицать содеянное. Именно трусость заставляет их издеваться над самыми близкими и беззащитными, но она же порой толкает их на признание в неформальных разговорах. К примеру, уже упомянутый Андрей Евтух умолял жену не садить его за решетку, параллельно признавая в разговоре с ней все обвинения.
К слову, если в случае совокупности обычных преступлений суд, как правило, приговаривает осужденного к сроку, предусмотренному за самое тяжкое из них, то в случае сексуальных преступлений приговор определяется сложением сроков.
«Каждый эпизод считается отдельным преступлением, поэтому им иногда могут присудить сроки в 100, 200 или 400 лет. Честно говоря, они это заслужили», – подытоживает полицейский.
Как справиться с травмой?
По словам Ольги Подольской, работу с пострадавшим ребенком придется вести в два этапа. Первый этап – это помощь ребенку непосредственно пережить стресс и вернуться в нормальное состояние. Здесь используется арт-терапия, игро-терапия, которая частично повторяет то, что ребенок сам бессознательно мог проигрывать и раньше.
«Конечно, ребенок должен заниматься с профессиональным психологом. Терапия может заключаться в каких-то творческих заданиях: рисунках, придумывании сказок, проигрывании различных ситуаций. Суть заключается в том, что жертва начинает играть «совладающую» роль. К примеру, она проигрывает на куклах, как насильник причиняет зло другой кукле. Но в игре она может пережить эту ситуацию иначе, чем в реальности: наказать насильника и защитить жертву. Подобного рода терапия может длиться от полугода до года», – поясняет психолог.
По словам Ольги Подольской, к сожалению, убрать сексуальные последствия травмы в детском возрасте невозможно, а потому жертве придется вернуться к проработке этой травмы в период, когда она начнет выстраивать собственные отношения с мужчинами.
«Я бы не рекомендовала таким девушкам вступать в ранние половые отношения. Скорее, им лучше делать это позже, чем в среднем делают их сверстники, в идеале не раньше, чем лет в 19–20. Скорее всего, после 20 лет им придется пройти еще один курс психотерапии, чтобы наладить отношения с противоположным полом, потому что без этого велик риск травматичных последствий и повторения ситуации сексуальных злоупотреблений. У девочек часто возникает искаженное представление о собственном теле: они кажутся себе или некрасивыми, или наоборот, невероятно сексуальными. Все это придется корректировать с психологом», – предупреждает Ольга.
В детском возрасте травматические последствия у жертв проявляются несколько иначе. В частности, возникает то, что психологи называют «травматическим расщеплением». С одной стороны, ребенок ведет себя так, как свойственно более старшим детям: отпускает пошлые шутки или иным образом демонстрирует свою сексуальность. С другой, он, напротив, начинает вести себя так, как свойственно детям младшего возраста.
«К примеру, ребенок, который уже умел самостоятельно вымыть голову или приготовить уроки, вдруг начинает просить маму ему помочь. Здесь очень важно, чтобы мама проявила максимальную заботу и принятие, и не заставляла его «вернуться» в свой возраст. Ведя себя, как несколько лет назад, ребенок инстинктивно пытается «перепрожить» свое детство по-новому. Это – целительный процесс, и нет ничего страшного, если несколько месяцев ребенок будет вести себя так, как будто он младше. Потом дети быстро наверстают этот период», – поясняет Ольга.
Также психолог отмечает: для того, чтобы мама могла терпимо относиться к непривычному «инфантилизму» своего ребенка, а также неожиданным вспышкам агрессии, которые также являются последствием травмы, важно, чтобы она не испытывала постоянное чувство вины за случившееся.
«Чувство вины деструктивно, ведь по сути, это агрессия, направленная внутрь себя. Рано или поздно такая агрессия может обернуться и против ребенка. Маме может начать казаться, что девочка сама «соблазнила» отца или отчима. Если мать будет испытывать подобные негативные эмоции, у нее не хватит терпения принимать своего ребенка и помогать ему справляться с травмой», – предупреждает Ольга Подольская.
