Первого октября 1994 года мы приземлились в аэропорту Сан-Франциско. Часа два ушло на всякие эмигрантские дела, и уже ближе к вечеру мы были в Сакраменто. Так началась американская часть нашей биографии.
А почти за год до того я пришел к заместителю директора института, моему учителю, другу и соавтору с только что полученным дипломом доктора физико-математических наук. Мы молча выпили по глотку, молча по второму, и он задал вопрос, который давно уже висел в воздухе: «Все?». «Все», – ответил я.
Мы выпили еще по рюмке, и он сказал: «Володя, я очень не хочу, чтобы ты уезжал. Но я сделаю все, что смогу, чтобы ты смог уехать». И он сделал – отказ по осведомленности благодаря его усилиям все сокращался и сокращался, пока не свелся к одной неделе. Вот так завершалась моя 24-летняя карьера в лаборатории «Физика дисперсных систем», которая входила в состав отдела «Физика облаков и активных воздействий». Карьера, которую я начал будучи еще студентом, работая на полставки инженера, потом младшим, старшим, ведущим научным сотрудником и завершал ее заведующим отделом и лабораторией.
Если честно, то завершать ее, карьеру, мне не хотелось. Моя научная судьба, как говорится, сложилась.
Несколько задач, которые мне удалось решить, привлекли к себе внимание моих коллег, мое имя стало известно тем, кто занимался схожими научными вопросами как в бывшем СССР, так и за его пределами.
И, тем не менее, необходимость сделать этот шаг была очевидной.
Я был готов к нулевому старту, но не предполагал, насколько он, этот старт, будет тяжел. Американская жизнь устроена по строго выверенному конусообразию – вход через основание и только через основание. Но в мои под пятьдесят вход через основание с начальных должностей был немыслим, а туда, куда я рвался, – на верхние этажи – чужакам вход закрыт.
Поначалу мне казалось, что мои контакты в мире ученом не могут не помочь мне. Действительно, как никак мое имя было известно широкому кругу специалистов, вовлеченных в решение узкой проблемы, которой и я занимался. Один из них был у меня дома, встречался я с ним и в Америке. Ему-то я и написал, что вот он, я, туточки.
Было это недели через две-три после приезда, а еще через неделю-две он позвонил и предложил мне поехать в Сан-Франциско, где состоится ежегодная конференция Американского геофизического союза. Именно там он предложил мне встретиться с руководством его отдела. В начале декабря я смотался в Сан-Франциско.
Сейчас я понимаю, сколь глупо я выглядел тогда – приехал на интервью в джинсах и рубашке, когда в те еще годы нью-йоркская публика иначе как в синем костюме на интервью не являлась. Впрочем, я и не предполагал, что еду на интервью.
Через два-три месяца он позвонил мне и сказал, что работа в их лаборатории предполагает американское гражданство, которого у меня тогда, естественно, не было.
К этому времени я уже числился приглашенным исследователем (invited researcher) в Университете в Дэвисе. Должность моя давала мне право пользоваться библиотекой и удостоверение. Зарплату мне не платили, но это и не предполагалось. При случае я мог сообщить, что работаю в лаборатории палеомагнетизма. Правда, пока этот случай не наступал, но мог ведь!
Я ездил по университетам на семинары, ходил на семинары Физического общества в Сакраменто. E-mail я получил, кстати сказать, от Университета в Сакраменто – поехал к декану физического факультета, подарил ему оттиск моей статьи, сказал, что я – физик и, дабы не потерять связь с миром, хотел бы иметь e-mail. Тогда ведь интернет был дороговат, у нас он был тоже от Университета – дочь как студентка его имела.
Забавной была одна поездка в Университет. Нанимающий профессор честно сказал, что на одно место шесть претендентов, все кроме меня – его выпускники, а один, под которого место и выбито, здесь и диссертацию защитил. На мой вопрос, а зачем он тогда меня пригласил на беседу, честно признался, что не пригласить не мог. И нанять не может – моя квалификация много выше, чем требуется для занятия должности постдока.
Стало быть, если он меня наймет, то не исключена возможность, что я его по судам затаскаю – мол, дали зарплату низкую, потому как я эмигрант! И кроме того он читал мои статьи и ему интересно было со мной встретиться. Он мне показал распечатку с библиотечного сервера, включая мои статьи семидесятых годов. Он тогда еще, как говорится, под стол бегал.
Здесь я понял, что сильно вляпался. По уровню знаний и образованию я выше, чем требуется, стало быть, я не подхожу. Типичный overqualified. Такая вот презабавная ситуация. Вывод – надо искать не работу, а человека, который понимает эмигрантскую ситуацию. А это возможно только путем расширения круга общения, т.е. через активное участие во всяких семинарах и заседаниях.
Одновременно я сдавал всевозможные экзамены. Интересным был квалификационный экзамен в Управлении штата по охране атмосферы. На устной его части я использовал употребляемую в научной литературе терминологию, а меня не поняли. Потом я узнал, что это давно устаревшие термины, и в разговоре используют совсем другие названия. В результате я не набрал 100 процентов, но тем не менее мне предложили должность инженера на станции контроля качества атмосферного воздуха в El Monte, недалеко от Лос-Анджелеса. У меня было, если память не изменяет, шесть месяцев на принятие решения.
7 ноября – один из трех дней в 1995 году, когда American Actuarial Society проводило в Америке и Канаде квалификационные экзамены. Это самое «society» объединяет специалистов по оценке рисков, и члены этого общества, как говорится, нарасхват – всякие страховые компании просто не живут без них. Сдавал и я экзамен по математике – первый из десяти экзаменов.
По правилам игры, я обязан был явиться не позднее 8:30 утра. Я выехал с большим запасом, попал в пробку, не сумел припарковать машину в Университете, пришлось поставить ее на улице, за рекой, и уже бежать по мосту в Университет, потом на третий этаж корпуса.
Я влетел в аудиторию, когда мой конверт уже лежал на резаке. Успел. Я вошел в 5 процентов лучших, кто сдавал в этот день в Америке и Канаде, решив все задачи.
Мой зять сказал, что я ведь сдал другой экзамен – год назад из-за состояния здоровья я не мог сам этот путь преодолеть – или зять, или сын помогали мне перейти через мост. Все это я с гордостью рассказал в тот же день представительнице иммигрантской организации, которая пришла навестить мою тещу и тестя.
В конце декабря у нас раздался звонок. Звонил муж той самой представительницы той самой организации. Разговор был коротким – он ищет толковых парней, и не мог бы я с ним встретиться. Это был тот самый шанс. Вскоре я подписал контракт. Я обязался за три месяца разработать методы выявления скрытых частот среди «белого» шума для описания джиттера, а также подготовить и оттестировать набор программ на языке C, готовый для инсталлирования в библиотеку программ. Учитывая, что слово «джиттер» я услышал впервые, а язык C знал не то, чтобы очень, моя уверенность в успехе была не в меру нахальной.
Через три месяца все было готово. Как я это сумел сделать, не знаю, но сумел. Впрочем, я всю жизнь решал задачи, которые поначалу казались нерешабельными. Еще через три месяца, после удачного завершения второго контракта, меня взяли на постоянную должность. Теперь я знаю, что значит «ноль».
Владимир Меркулович,
г. Сакраменто, Калифорния
