С утра в терминале E в Шереметьево непривычно тщательный досмотр. Там, где обычно редко просят пройти через сканер, сегодня общупывают карманы и досматривают рюкзаки — даже после того, как они проехали через ленту. По громкой связи через каждые пять минут рассказывают про отмену рейсов в Египет. По привычке объсняют усиленные меры безопасности катастрофой над Синаем. О терактах в Париже спросонья знают еще не все, но волнение сконцентрировано в воздухе, как смог.
— А вы зачем сейчас Париж? Не страшно? — с заботой спрашивает сердобольная женщина на досмотре.
— Что ты к людям пристаешь? — перебивает ее коллега.
— Переживаю. Все же будет хорошо?
Первый утренний рейс Air France забит под завязку. На борту в основном французы. Все не вылезают из телефонов и фейсбука, пока самолет не взлетает из Москвы. На экранах мобильных — бесконечные видео из Батаклана. Многие летят к родным. Несколько русских туристов, впервые выбравшихся в Париж, шепотом гадают, открыт ли Лувр.
Сперва кажется, что в Шарль-де-Голле пусто. Только военные с автоматами через каждые десять метров. Чрезвычайное положение осознаешь, лишь дойдя до паспортного контроля. Плотная толпа людей в очереди растянулась на сотню метров. Пытаться разглядеть за их головами кабинки с сотрудниками — как искать на митинге на Болотной сцену с последних рядов. Ночью Франция ужесточила правила въезда даже для людей с европейскими паспортами. «Подготовьтесь к тому, что очередь будет долгой. Надеемся на ваше понимание», — предупреждают сотрудники службы безопасности. Но через два часа, взяв в руки наши паспорта, они не задают вопросов о том, зачем мы здесь.
С нами в очереди — в основном прилетевшие из Нью-Йорка пассажиры последнего на ближайшие дни рейса американской компании Delta. Они взлетели из аэропорта Кеннеди, когда футболисты Франции и Германии еще не вышли на поле, а посетители концерта в «Батаклане» — стояли в очереди на вход. А приземлились — уже в городе, который за эти часы пережил свое 11 сентября.
Уехать из аэропорта в Париж на поезде невозможно — они сегодня не ходят, пассажиров отправляют в автобусы и такси. Услышав, что нам нужно к стадиону, таксист предлагает пойти пешком. «Тут недалеко, — говорит. — Километров пятнадцать. Ехать, может быть, дольше».
Стадион «Стад де Франс», рядом с которым накануне прогремели три взрыва, стоит как раз по пути из аэропорта в Париж. Все подъезды к нему перекрыты. Ощущение, что люди вымерли, осталась только полиция и журналисты, пытающиеся пробраться ближе к месту теракта. Его хоть и оцепили со всех сторон, но совсем не так, как это делают, например, в России. Просто по периметру квартала натянуты красные ленты, а в каждом переулке дежурит пара хладнокровных жандармов. Журналисты пытаются узнать у полиции хоть какую-нибудь информацию. Безуспешно. Не пускают за красную ленту даже двух болельщиков, которые были вчера на стадионе во время атаки.
Таксист Доминик, который подвозил нас до стадиона, на вопрос, не страшно ли ему сегодня ездить по городу, сказал, что животный страх был вчера, а сегодня наступило опустошение: «Люди в шоке. Поэтому и в городе так тихо. Но эта стадия скоро пройдет. Помните, как все вышли на улицу после ”Шарли Эбдо”? Наверное, митингов не будет. Но люди захотят найти и наказать виноватых».
Непривычно безлюдно и в парижском метро. «Сегодня многие не выходят из дома. Не открылись кафе, магазины, все остались со своими семьями, в такие дни важен дом», — объясняют сами парижане.
Вокруг театра «Батаклан» — оцепление метров на триста, зевак почти нет, вдоль заграждений — немного букетов. «После расстрела редакции ”Шарли Эбдо” цветами была завалена вся площадь Республики. Сегодня букетов гораздо меньше. Но люди еще не поняли, что произошло», — говорят те, кто пришел к месту трагедии. Манана Асламазян, которую мы встретили у «Батаклана», много лет прожила в соседнем доме. Рассказывает, что каждый день ходила мимо театра. «Этот пятачок перед входом, где сейчас стоят телевизионные ПТС и откуда выходят в эфир корреспонденты со всего мира, был занят разве что голубями».
Сегодня в Париже не будет траурных шествий. Пока не время. Страна выражает свою солидарность молчанием.
RENAT DAVLETGILDEEV, Openrussia
