В рубрике “Лица Столицы” – Сергей Головей, пастор, автор проекта Citi Life на ETHNO.FM.
– Сергей, сколько существует ваша программа у нас на радио?
– Если я не ошибаюсь, с 2000 года.
– Ого, уже 23 года! По законам жанра я сейчас должна спросить, сколько же вам лет? Но делать этого не буду, потому что знаю, что буквально месяц назад вы отпраздновали свое 50-летие. С чем мы вас от всего сердца поздравляем!
– Да, все так. Спасибо большое!
– Давайте тогда совершим небольшую юбилейную экскурсию по вашей жизни. Откуда вы, ну и конечно же, как вы попали в Америку?
– История моя в этом плане относительно простая. Родился я в западной Украине в небольшом шахтерском городке неподалеку от Львова. А сразу после восьмого класса оказался в белорусском Бресте. Дело в том, что брат старше меня ровно на два года. И как раз, когда я окончил восьмой класс, он выпустился из школы с аттестатом, в котором по всем предметам были пятерки и только одна четверка по физкультуре.
– Почему-то мне кажется, что эта четверка со спортом была мало связана…
– Конечно. Это был конец 80-х, и отношение к верующим людям было, мягко скажем, недоброжелательное. Когда мой брат оканчивал школу, был созван специальный педсовет, где они решили не давать ему красный аттестат только потому, что «а вдруг он с этим аттестатом пойдет учиться в семинарию». Они страшно боялись, что в школу пожалуют ГБшные кадры и станут выяснять – а что за идеологию здесь детям продвигают? И в результате так сложились обстоятельства, что мы с братом одновременно поступили в Брестский техникум железнодорожного транспорта. Но доучиться там мне было не суждено, так как через три года наша семья все-таки вырвалась в Америку.
– Кто был инициатором иммиграции?
– В большей степени мама. Она всегда очень ратовала за образование, она всегда хотела, чтобы перед нами благодаря нашим знаниям открывались широкие перспективы. Но когда стало понятно, что наши религиозные взгляды становятся препятствием на этом пути, то решение было принято и в 1991 году мы уехали.
– Сразу в Сакраменто?
– Да, у папы был здесь друг, он выступил спонсором, поэтому у нас вариантов не было, а потом и причин уезжать из этого города не появилось. Тем более что в те годы здесь уже была достаточно большая славянская диаспора.
– Помните свои первые впечатления от Америки?
– Ну, начнем с того, что я до этого ни разу не был за границей, а Сакраменто тогда был уже вполне себе большим городом с трафиком и высотками в центре. Мне было 18, рядом была семья, к переменам я был готов и, наверное, поэтому никакого культурного шока я не испытал. Мы, как было положено беженцам, девять месяцев отходили в школу для взрослых, якобы улучшая свои знания в английском, а как только эта обязанность закончилась, тут же с братом вышли на работу.
– Стройка? Мувинг? Трак?
– Трак, но небольшой и локально. Мы ездили по офисам в Сакраменто, ориентируясь по бумажной карте, и забирали макулатуру. Очень скоро я стал знать город, как свой двор.
– Отличный старт, но вы же понимали, что это не работа на всю оставшуюся жизнь. Какие планы вы себе строили, как видели свое будущее?
– Вы знаете, может, время было другое, но планов не было никаких. Я помню, что когда в Шереметьево за нами закрылась дверь в самолете, единственное, что я подумал, что даже если я никогда не вернусь обратно, I’m good. Мы жили сегодняшним днем. И это не славянский «авось». Мы просто в тот момент в этой стране были первопроходцами в построении новой жизни. Это сейчас в Сакраменто огромная славянская диаспора и наши люди есть в абсолютно любой сфере – есть у кого спросить, на кого ориентироваться, у кого просить помощи. А тогда, в начале 90-х, мы не могли ни на что рассчитывать, мы просто шли вперед, не боялись рисковать, пробовать.
– И как складывалась ваша жизнь?
– Так получилось, что кроме работы у нас собралась группа людей, у которых были свои взгляды на проведение служения в протестантской церкви.
– То есть вы были молодые, дерзкие и вам что-то не нравилось?
– Не нравилось – будет неверным словом. Смысл наших идей сводился к тому, чтобы человек, приходящий в церковь, имел возможность нерегламентированно воздавать хвалу Господу. Мы не были в вакууме, мы видели, как это делают в американских протестантских церквях. В наших церквях подобные формы служения не то что пресекались, они считались категорически неприемлемыми. Мы были молоды и, конечно же, нам хотелось освежить это действо, расширить эти жесткие рамки.
– Сергей, сколько лет вы уже пастор?
– Больше 30. Мы как раз недавно отпраздновали тридцатилетний юбилей нашей церкви.
– Подождите, вы в 20 лет стали пастором?!
– В 19. Это плохо или хорошо?
– Это удивительно! Для меня пастор – это человек, который не только направляет паству, но и может дать мудрый совет, разрешить конфликт. То есть человек, у которого есть за плечами определенный жизненный багаж, помогающий ему в его миссии. Кроме этого, пастор – это человек, который не только знает писание, но и может его толковать. Вы хотите сказать, что в 19 лет вы были гением, который все это умел?
– Ну, конечно же, нет. Вопрос призвания, понимания этого призвания, времени и места, в котором мы оказались, все тогда сошлось. И с этого началось наше «корпоративное путешествие» (люблю эту фразу использовать), очень на тот момент, нужно сказать, малообещающее. Потому что противостояние было серьезным от окружающих людей, по той простой причине, что мы выходили за рамки проведения самой литургии или служения. Были элементы более свободного прославления, громкого, с музыкальным сопровождением. Далеко не всем это нравилось.
– Какого возраста были в тот момент ваши прихожане?
– Всех возрастов. От малых детей до бабушек и дедушек.
– А как бабушки и дедушки к вам относились?
– Как к внуку. Понимаю, что, наверное, это странно, но именно в том и была уникальность того, что мы делали. Да, никакого богословского образования у меня не было, у меня была семья, свой опыт хождения с Богом, но я, как любой молодой человек, искал информацию для своего развития, и в Америке эту информацию было найти проще. Это очень помогало.
– Ваша американская мечта сбылась?
– Я буду лукавить, если скажу, что в таком ключе все должно было развиваться. 30 лет спустя я оглядываюсь назад и хочу сказать на весь город – она не то что сбылась, Бог превзошел мои ожидания. Он сделал несравненно больше. Когда ваши помыслы чисты и ваш труд честен, когда вы не изменяете своему призванию, Бог всегда сделает больше того, о чем вы просите.
– Но при этом, я так понимаю, вы не хотите останавливаться на достигнутом?
– Ну как можно! Конечно же нет, всегда есть новые стремления, новые чаяния. Какая разница, сколько вам лет, внутри вас всегда должно оставаться место ребячеству, оправданному риску. У меня есть в жизни кредо, которое я позаимствовал у одного из американских проповедников «А что если…». Этот подход двигает нас вперед. Потому что если мы не попробуем, если мы не пойдем на риск, мы никогда этого не узнаем. И тогда на склоне лет вам не о чем будет горевать и думать – все-то возможности я упустил. Я не хочу оглядываться на свою жизнь с сожалением.
– Сергей, очень важный и для многих болезненный вопрос. Церковь успевает за изменениями, которые происходят в нашей жизни?
– Не всегда, и это особенно заметно в критические моменты. Пандемия, война – именно попадая в такие испытания, люди теряют веру. К сожалению, церковь часто инертна в такие моменты, а должна работать на опережение. Проблем меньше не будет никогда. Люди, приходя в церковь, в первую очередь должны получить возможность залечить душу. Если этого нет, то зачем людям такая церковь. Именно поэтому мы не собираемся останавливаться.
