Звезда Голливуда Питер фон Берг рассказал в эксклюзивном интервью Ксении Кирилловой об актерской игре, российских корнях и образе КГБ в американском кино.
Американский актер Питер фон Берг известен русскоязычному зрителю в первую очередь по своим ролям в сериалах «Карточный домик» и «Американцы». В первом он изобразил главу советской резидентуры в Вашингтоне, полковника КГБ Василия Николаевича, а во втором сыграл министра иностранных дел России. Однако мало кто знает, что голливудская звезда имеет русские корни, играет в театре постановки по пьесам Шекспира, Чехова и Гоголя и прекрасно знает русскую культуру. О тонкостях актерской игры, образах россиян в американском кинематографе и о том, как потомку эмигрантов удалось пробиться в Голливуде, мы пообщались с самим Питером фон Бергом.
Классический русский
– Мистер фон Берг, если продолжать начатую вами тему об образах россиян в американском кино. Ваш персонаж из сериала «Американцы» не совсем вписывается в классический образ сотрудника КГБ. По сюжету он довольно доверчив и раним, одна из сотрудниц подставляет его, и он оказывается жертвой провокации. Такая человечность в образе полковника КГБ – это задумка режиссера, или это отчасти привнесено вашей импровизацией?
– На самом деле, это задумка сценариста. Конечно, я играл его таким, каким он был задуман создателями сериала. Любой хороший писатель, даже показывая отрицательного персонажа, находит в нем какие-то светлые черты. Но все же не совсем верно говорить, что игра по тексту полностью исключает импровизацию. В рамках, установленных сценарием, ты все равно создаешь образ сам, он идет из твоей души. Здесь можно провести аналогию с музыкой: каждый пианист играет строго по нотам, но при этом мы все равно безошибочно различаем игру великих пианистов.
Я думаю, продюсеру хотелось показать поколение «старой школы» КГБ. Но при этом Василий Николаевич, как, в общем-то, и все персонажи «Американцев», не так прост. В конце, к примеру, он заказывает убийство. В жизни такого типа люди очень опасны: он выглядит милым и наивным, его становится жаль, но при этом он профессионально делает свое дело и тоже способен вполне хладнокровно убивать. Но вообще в этом сериале показаны разные офицеры КГБ. Там встречаются идейные люди, которые, даже совершая злодеяния, свято верят в то, что они делают. А есть и обычные карьеристы.
– В своем выступлении вы отмечали, что одной из причин негативного образа россиян в американском кино является отсутствие информации о России, которое было обусловлено железным занавесом. Однако после краха Советского Союза прошло уже почти тридцать лет, а тенденция начала меняться совсем недавно. С чем это связано?
– Я думаю, это дело времени, и процесс изменения стереотипов иногда может быть очень долгим. Ведь даже сегодня еще сохраняется ассоциация «нацисты» в отношении немцев, даже спустя столько лет. Современная Германия – это очень демократичная страна, а стереотип о «немцах-нацистах» до сих пор существует. Кардинальное изменение привычных клише произошло только в отношении японцев и американских индейцев, и это связано с резким изменением отношения к этим группам в самом американском обществе. Во Вторую Мировую войну все японцы, проживавшие в США, были заключены в лагеря. Сейчас об этом много пишут в прессе, равно как и о фактах геноцида в отношении американских индейцев. Эта информация рождает ответную, покаянную реакцию, желание исправить историческую ошибку, поэтому здесь изменения видны очень четко.
В остальном же сериал «Американцы» или фильм «Шпионский мост» – это, скорее, исключения, причём не только в том, что касается образа русских в американском кинематографе. Глубоких фильмов в принципе не так много. Голливуд не хочет терять своих злодеев. Использование «стереотипических» злодеев – это просто, удобно и денежно. Большинство сценаристов интеллектуально ленивы, они используют привычные формулы, к тому же на них давят продюсеры, которые подходят к делу с коммерческой точки зрения.
Форму купил у полковника КГБ
– Возвращаясь к «Американцам», насколько сложно и интересно американским актерам было играть русских разведчиков-нелегалов?
– К сожалению, у меня не было общих сцен с исполнителями главных ролей – Мэттью Ризом и Кери Рассел. Но на чтении сценария мы были все вместе. Вообще Мэттью и Кери – удивительно милые люди. Они воспринимали сюжет непосредственно, как дети – смеялись, обсуждали с восторгом даже ужасные вещи. Когда был готов сценарий последнего эпизода сериала, Кери читала его, сидя в ресторане. Дочитав до последней сцены, она начала плакать. Все люди обернулись, глядя на нее. Мэттью же прочел эту сцену, сидя в поезде, и он тоже заплакал, и на него оборачивались другие пассажиры. Словом, они оба были абсолютно влюблены в своих героев.
– Несмотря на страшные вещи, которые тем приходилось совершать?
– Актеры вообще любят играть страшные вещи. В моей практике все актеры, которые играли монстров в фильмах ужасов, в жизни были исключительно милыми людьми. Это же касается многих боксеров, в том числе известных. И наоборот – актеры, игравшие добрых людей в кино, в жизни порой бывали совсем не добрыми. Наверное, актерство – это в каком-то смысле компенсация недостающих качеств.
– Хотелось бы вам встретиться с настоящим шпионом в реальной жизни?
– Несколько лет назад я играл в пьесе в маленьком театре. Это была комедия, и мне нужно изобразить офицера КГБ. Режиссер настаивал, чтобы мой персонаж был в форме – так это выглядело бы смешнее. Найти такую форму по доступной цене было просто невозможно, но друзья посоветовали мне обратиться к живущему в США бывшему полковнику КГБ, который готов был продать форму за 100 долларов. Когда я приехал за формой, меня встретил очень милый и добрый пожилой человек. И я думаю, что он вполне мог не притворяться. Я слышал даже, что к концу своей карьеры он стал диссидентом. Я думаю, кстати, что мой персонаж из «Американцев» тоже в конце мог бы стать диссидентом. К тому же не стоит забывать, что и я был добрым и милым, но при этом преследовал свои цели, пытался узнать информацию. Думаю, что встреченный мной КГБшник тоже сочетал искренние качества с профессиональными.
– Вы говорите о своем персонаже «я». Степень идентификации с образом так высока?
– Конечно, любой актер, играя даже самую непохожую на себя роль, играет в первую очередь себя. Даже совершенно противоположный тебе образ должен исходить из души. Важно найти в себе какие-то качества, присущие персонажу, даже если в тебе они проявляются в гораздо меньшей степени. И все же актерство для меня до сих пор остается какой-то мистикой. В молодости я не знал, как лучше играть, какую систему выбрать. Потом я сам стал преподавать, ставил пьесы, и десять лет назад я бы мог детально описать свою систему и то, как нужно играть. Но примерно три года назад на интервью я вдруг понял, что я не могу сформулировать ответ на вопрос: как нужно играть? Актерство так глубоко вошло в меня, что я играю автоматически, даже не понимая, как я это делаю.
– Говоря о вас лично, вы всегда мечтали стать актером?
– Всегда, со старшей школы. Я учился в католической старшей школе, и на второй год обучения, замещая заболевшего учителя, к нам на урок пришел молодой иезуит. Было видно, что отсутствие коллеги стало неожиданностью для него, он не был готов к уроку, и вместо этого провел беседу на тему того, как правильно нужно произносить речи и показывать себя. Он говорил даже не об актерстве, а просто об искусстве слова, самопрезентации, но именно тогда я вдруг понял, что хочу стать актером. К тому же, в моей семье были предпосылки к творческой профессии – отец был художником.
Американец с советскими корнями
– Кстати, о вашем отце – он эмигрировал в Германию из Советского Союза, верно?
– Да, отец и его семья, пытаясь спастись от сталинского режима, ушли вслед за немцами в 1945 году. Маму он встретил уже в Германии, но она тоже была наполовину русской. Она родилась в Москве, выросла в Берлине, но дома у нас говорили по-русски. Любовь к искусству я воспринял из семьи, где очень ценили и живопись, и музыку. Я родился в 1947 году, а в 50-м, когда мне было три года, мы переехали в Соединенные Штаты.
– Тяжело ли бы было потомку эмигрантов пробиться в Голливуде?
– Очень тяжело. Много лет у меня не было своего агента, и я не был членом театрального профсоюза. Это замкнутый круг: чтобы попасть в союз, нужно иметь роль, а чтобы получить роль, нужно быть членом союза. В конце концов, мне удалось стать членом киносоюза. Я сыграл в небольшом фильме, снятом силами армии – им нужен был русскоязычный актер для небольшой ленты, предназначенной для внутреннего пользования. На основании этого я смог стал членом киносоюза, после чего уже легче было стать членом театрального профсоюза.
Найти агента тоже было невероятно сложно. Мне повезло: я увидел в выходившей в то время театральной газете объявление о новом агенте и решил, что у нее еще нет клиентов. Мы работаем с ней уже 35 лет, и она для меня – очень близкий человек.
– Вы часто бывали в России?
– Три раза. Первый раз я побывал там 13-14 лет назад, потом – два года назад, и последний раз – год назад. В позапрошлый приезд я познакомился с Домом русского зарубежья имени Солженицына в Москве. Именно туда я завещал после смерти картины моего отца.
– Какова ваша самая любимая и самая успешная роли?
– Наверное, театральная роль чеховского дяди Вани и моноспектакль «Записки сумасшедшего» Гоголя. Я сам перевел на английский и Гоголя, и Чехова. Но мой любимый драматург – это, безусловно, Шекспир. Каждое утро по 10 минут играю Шекспира – это внутренняя потребность души.
